Еще к вопросу о происхождении славян
04.09.2015. Еще к вопросу о происхождении славян
Появилась новая работа большой совместной команды генетиков и лингвистов по теме происхождения славянских народов. Интерес к ней обеспечен уже самим выбором темы, а также огромным объемом использованных данных – в работе использованы новые представительные выборки по 14 славянским народам, а также по литовцам и латышам. Все они подвергнуты статистической обработке по различным принятым в таких случаях методам. Заново просчитаны и лингвистические данные – списки Сводеша для 20 языков и диалектов.
На этом впечатляющем фоне бросается в глаза удивительно скромная формулировка цели, которую поставили перед собой авторы: «our aim is to contribute to a comprehensive understanding of patrilineal, matrilineal and autosomal genetic variation in the Balto-Slavic-speaking peoples» (наша цель – внести вклад во всеобъемлющее понимание патрилинейных, матрилинейных и аутосомных генетических вариаций у народов, говорящих на балто-славянских языках). Цель, безусловно, достигнута – they contributed. Но насколько приблизилось «всеобъемлющее понимание», в сравнении с затраченными усилиями? В этом смысле результаты, честно говоря, не особо впечатляют.
В основном авторы подтвердили выводы, которые многократно высказывались ранее, даже вошли в учебники и энциклопедии. Да, теперь они получили очередное, еще более солидное подтверждение. Но смысл научной деятельности, если вспомнить Карла Поппера, заключается не в подтверждении ранее высказанных идей и теорий, а в опровержении тех из них, которые проверки не выдерживают. Ценность представляет только та теория, которая устояла против такого натиска.
Авторский же коллектив изначально ничего опровергать не собирался. Даже новая версия генеалогического древа балто-славянских языков, предложенная лингвистической частью команды, не упоминает никаких ранее предлагавшихся вариантов, которые удалось уточнить или исправить. Знающие люди, мол, сами поймут. Но знающие люди, если уж на то пошло, знают и то, о чем в работе умалчивается: что гипотеза балто-славянской общности, предшествовавшая разделению на собственно балтскую и славянскую группы, разделяется не всеми лингвистами. Существует и альтернативная точка зрения – что обе группы образовались в процессе распада общности, к которой принадлежали предки и других языков – например, германских. Я вовсе не имею ничего против гипотезы о существовании балто-славянской стадии. Просто авторы, выдавая ее за единственную, вводят неискушенного читателя в заблуждение.
Единственно возможным представляется авторам и предположение, что до экспансии восточных славян на занятой ими территории существовали только балтские и финно-угорские языки. Возможность того, что там были представлены и иные, ныне полностью исчезнувшие языковые группы – например, предковая для тохарских языков (Клейн Л.С. Миграция тохаров в свете археологии // STRATUM plus. №2, 2000: Рождение Европы.С. 178-187), также не упомянута.
Генетическая часть работы в русскоязычном пересказе одного из руководителей исследовательской группы, О. Балановского, представлена чуть более проблемно, чем в основной статье. Упоминаются две альтернативные версии распространения славянских языков: без взаимодействия с соседями или при таком взаимодействии. Вот только я не припоминаю работы, в которой отстаивалась бы первая версия. Получается, что автор спорит сам с собой: сам выдвигает заведомо неприемлемое предположение, и сам же его опровергает.
Между тем историография проблемы славянского этногенеза содержит немало спорных вопросов, в которых генетика могла бы оказаться решающим арбитром. Но ни археолога, ни историка античности и раннего средневековья в авторском коллективе не оказалось. Поэтому я нисколько не удивлюсь, если никто из авторов о существовании этих вопросов не подозревает. В результате работа немножко напоминает мой любимый анекдот о человеке, искавшем ключи не в темной подворотне, где их обронил, а под фонарем – потому что там легче искать.
Кое-какие вопросы работа, безусловно, проясняет. Довольно явно из нее следует, что из трех видов генетических вариаций, подвергнутых изучению, наиболее информативными для изучения древних миграций являются данные по Y-хромосоме, а наименее эффективными – по мтДНК. Аутосомные маркеры – тоже сильный инструмент, но ввиду огромного количества таких маркеров их изучение невозможно без сложных и не всегда наглядных статистических методов. Эти методы эффективны, когда исследователь хорошо знает, какие данные и базовые предположения он использует, какие результаты хочет получить. На неправильно поставленный вопрос с их помощью правильного ответа не получишь. На эти сложности О. Балановский намекает, когда сравнивает метод главных компонент и метод многомерного шкалирования, но эти намеки не отражают всю степень методо-зависимости при обработке больших данных.
Например, если при использовании программы ADMIXTURE неудачно задан состав предковых популяций, тоже может сработать известный принцип: «мусор на входе – мусор не выходе». В данном случае результат оказался, разумеется, не бессмысленным, но тривиальным: у всех интересовавших исследователей популяций доминирует один предковый компонент (унаследованный от местного донеолитического населения), при минорном участии второго (привнесенного с Ближнего Востока в ходе неолитической революции) и при незначительной примеси на севере Русской равнины третьего, происходящего из таежной Сибири. В плане опровержения околонаучных фантазий о «генетических последствиях татарского ига» этот результат хорош. Но они опять-таки в рамках серьезной науки никем не отстаивались. А вот что не нашло отражения, так это неоднородность доминирующего компонента: при углубленном анализе он распадается как минимум на две предковые популяции. Одна находит прямые параллели в образцах палео-ДНК мезолитических охотников Западной Европы, вторая – в погребениях ямной культуры и предшествовавших ей культур Поволжья (об этом на Генофонд.ру: http://xn--c1acc6aafa1c.xn--p1ai/?page_id=3877, http://xn--c1acc6aafa1c.xn--p1ai/?page_id=984). К сожалению, в данном исследовании эти два компонента неразличимы. Винить авторов в этом не стоит: это различие было установлено, когда математическая обработка материалов уже, видимо, была завершена (а если нет – то винить можно и нужно!). Но этот пример показывает, как много зависит от исходных допущений.
В этом плане маркеры Y-хромосомы имеют то преимущество, что их разнообразие человек способен оценить, не прибегая к слишком сложным и капризным статистическим инструментам. Если в популяции присутствует некая гаплогруппа, не приходится сомневаться, что в ней представлены прямые мужские потомки первого носителя соответствующей мутации. А значит, была миграция с территории, где он проживал. Число его потомков точно соответствует частоте гаплогруппы в популяции. Если удается установить место и время возникновения мутации – последующие миграции становятся доступными для исследования, а их результаты – для количественной оценки. Притом для этого не обязательны сложные методы – иногда достаточно уметь вычислять проценты.
Но и в данном аспекте работа вызывает замечания. О. Балановский справедливо отмечает низкое филогенетическое разрешение маркеров мтДНК, но уровень филогенетического разрешения, избранный им и его соавторами по Y-хромосоме, немногим лучше. Использовать при изучении славянских миграций 40 бинарных маркеров, имеющих возраст от 4–5 тысяч лет и древнее – это примерно то же, как искать планеты в других звездных системах с помощью школьного телескопа. Это было ясно уже в конце 2012 года, когда я писал этот и этот тексты. К сожалению, тогда их намеченная публикация не состоялась, а потом они быстро устарели. Но у авторов обсуждаемой статьи были все возможности для того, чтобы достичь гораздо более высокого разрешения.
Поясню это на примере двух самых представительных у славян гаплогрупп – R1a1 и I2a1. В совокупности к ним принадлежат 1435 из 2392 имевшихся в распоряжении авторов образцов. Но для их определения использованы мутации M198 и P37.2, произошедшие ранее 7 тыс. лет назад, т.е. задолго до начала формирования славянских языков. В гаплогруппе I2a1 ее более молодые ветви авторами не учтены, в R1a1 рассматривается одна ветвь, маркированная мутацией M458. Ее возраст – порядка 4,5–5 тысяч лет, т.е. и она возникла раньше, чем начались интересующие нас процессы. Поэтому носители этой мутации с равной вероятностью могли оказаться как в числе ранних славян, так и их субстрата. Если бы удалось доказать, что в период сложения раннеславянского языка носители этой мутации обитали только в его ареале, и нигде больше, ее современное распространение имело бы значение – но лишь при этом условии.
Между тем структура обеих гаплогрупп в последние годы хорошо изучена (http://www.yfull.com/tree/. Неучтенные там ветви см. в приложениях к работам Karminetal., 2015: http://www.genome.org/cgi/doi/10.1101/gr.186684.114; Hallast et al., 2014: http://mbe.oxfordjournals.org/content/early/2014/12/13/molbev.msu327.full). Выявлено немало более молодых мутаций, возраст распространения которых хорошо соотносится с миграциями славян. В гаплогруппе I2a1 известны не менее 17 ветвей с предполагаемым возрастом экспансии порядка 2–3 тысяч лет: A2512, B61, Y3106 с четырьмя дочерними ветвями (B59, B60, Y8942 и Y3118, все они обособились в раннем железном веке, около 2,5 тыс. лет назад), Z17855 и YP204/S17250/V3022, которая тоже имеет не менее трех подветвей (P61, YP206 и B62/Y3548). Ареалы некоторых из них отчетливо различаются: например, B61, B59, B60 выявлены у представителей неславянских народов (чуваша, вепса, литовца соответственно), YP206 – на острове Сардиния, а B62/Y3548 доминирует на Балканах и намного реже встречается у западных и восточных славян. Где-то на рубеже нашей эры, или чуть ранее, B62/Y3548 в свою очередь распалась на четыре линии: B474 (с ее филогенетическим эквивалентом Y4882/FGC30459), Z16971, Z16983/A356/Y4790 и B63), а последняя из них около 1000 лет назад породила еще серию дочерних.
В гаплогруппе R1a1 наблюдаем похожую картину. Ниже M458 известны 2 ветви: с мутациями B158 (эквивалентна YP515) и L1029/S4554, причем присутствие последней в Швеции указывает на ее явную связь с готами. Следовательно, к славянам она могла попасть только через субстрат. Из ветвей, параллельных M458, в Центральной и Восточной Европе представлена почти исключительно Z280/S466, около 3 тысяч лет назад уже распавшаяся не менее чем на 25 дочерних ветвей, которые позже продолжили ветвиться. Некоторые из них тоже имеют весьма характерные ареалы, позволяющие связать их происхождение и раннюю историю с определенными регионами и этносами. Вычленить среди них те, которые представлены только у славян, было бы заманчивой задачей.
Если бы авторы рассматриваемой работы протестировали выявленных ими 320 носителей P37.2 на перечисленные выше 13 мутаций, а 1115 носителей R1a1 – на принадлежность хотя бы к 27 основным ветвям с возрастом порядка 3 тыс. лет, работа прозвучала бы как бомба. Конечно, пришлось бы изрядно поднапрячься, но это – как раз к вопросу о фонаре и подворотне. Результат бы окупил затраты.
В частности, был бы решен наш с Вадимом Вереничем давний спор о том, была ли I2a1-B63 (южный динарский кластер по версии FTDNA) представлена на славянской прародине, или расселяющиеся на юг ранние славяне приобрели ее от фракийского субстрата. Были бы существенно прояснены (или, по крайней мере, contributed) действительно актуальные проблемы славянского этногенеза. В отличие от высказанного О. Балановским предположения, что славяне могли расселяться и жить на заселенных территориях, не взаимодействуя с соседями, противоположная версия – об отсутствии миграции как таковой («путешествуют горшки, а не люди») высказывалась в научной литературе, и не раз. Одна из последних публикаций – Curta F. The Making of theSlavs. 2007.
Вот эту версию работа вовсе не фальсифицирует в попперовском смысле. Более того, результаты изложены так, что ее сторонники, судя по комментариям, восприняли их скорее как подтверждение: «Вообще то при столь малых ген.корреляциях, судя по статистике, языки замещались а не племена маршировали по Европе». Это хорошо иллюстрирует правоту Поппера в том, что смысл в науке имеют только бесповоротные опровержения. Вот их-то остро не хватает. Даже размытые результаты по митоДНК, явно указывающие на то, что путешествовали не горшки, а делавшие их женщины (точнее, девушки-невесты), изложены столь невнятно, что этот вывод отнюдь не очевиден.
По-моему, любые результаты по аутосомным маркерам ничего опровергнуть не могут – мало ли как попал в выборку тот или иной аллель на протяжении долгих и темных тысячелетий. Как ни исхитряйся в попытках обосновать, что ныне разбросанные по популяции аллели когда-то гнездились на одной хромосоме, доля сомнения останется всегда. А вот однородительски наследуемые маркеры выступают неопровержимым свидетельством. Демонстрация широкого распространения и высокой частоты аллелей на нерекомбинируемом участке Y-хромосомы, возникших в установленное время, является убойным аргументом против версий, отрицающих миграцию позже этого времени. Если возникшая около 2 тысяч лет назад мутация YP613 выявлена в Чехии, Польше и Украине, а Z16971 – от Германии и Венгрии до Украины и Карачаево-Черкесии, то кто-то же их разнес туда. Вместе с языком или горшком их не позаимствуешь.
Так что ранняя история славян и их языков еще преподнесет нам немало интересного, и роль генетики, при правильной постановке цели и задач, наверняка окажется решающей. Подождем еще немного.