Славянизация Беларуси

На территории Беларуси пражская культура охватывала лишь южные и юго-западные окраины, примерно до Ясельды и Припяти. Далее к северу, на бывшей территории культур штрихованной керамики и днепродвинской, фиксируется все усиливающийся приток нового населения, но не из пражского, а из киевско-колочинского ареала.[1] Под воздействием этого импульса в восточной части культуры штрихованной керамики почти одновременно с пражской формируется банцеровская культура, а на месте днепродвинской – тушемлянская. Большинство их населения составили аборигены, прямые потомки Тацитовых феннов и Геродотовых андрофагов. Возможно, они все еще сохраняли древний язык, восходящий к общности шнуровой керамики. Но не исключено, что вместе с активным пришлым компонентом была принесена и венетская идентичность, а вместе с ней язык – родственный, но не идентичный общеславянскому.

Рис. 18. Культуры V–VII вв. (по Р. Терпиловскому)

 

1 – пражская

2 – пеньковская

3 – колочинская

4 – банцеровско-тушемлянская

5 – мощинская

6 – граница расселения балтов

7 – раннеславянские памятники V в.

8 – направления экспансии славян и венетов

Расселение самих балтов уже в основном завершалось. В Жемайтии произошел переход от курганных погребений к грунтовым, а курганные распространились на север Литвы и левобережье Двины (в Латгалию).[2] В среднем Понеманье возникла культура каменных курганов, которую связывают с формирующимся этносом ятвягов. В западной части ареала штрихованной керамики сложилась культура восточнобалтских курганов, принадлежащая предкам литовцев-аукштайтов. Согласно последним исследованиям, это произошло тоже в результате импульса с запада, из общности культур с ошершавленной керамикой.

С событиями гуннского и послегуннского времени связано и возникновение культуры псковских длинных курганов. Ее пришлый компонент наслоился на местный субстрат, родственный прибалтийским финнам. По мнению В. В. Седова, путь пришельцев маркируют В-образные пряжки, имеющие аналоги в Центральной Европе.[3] Вместе с тем инвентарь и погребальные обычаи этой культуры имеют большое сходство с курганными и грунтовыми могильниками балтов, а в керамике прослеживается банцеровско-тушемлянский компонент.[4] Возможно, в эту культуру влилась группа балтов, принимавшая участие в борьбе за гуннское наследие, а потом вернувшаяся на север Европы, причем она включила в свой состав и группу днепровских венетов. Какой язык при этом взял верх – балтский, венетский или субстратный – определить сложно. Но в любом случае эта культурная группа представляет особый интерес, так как она послужила одним из компонентов при формировании полоцких кривичей.

Дальнейший этап славянского расселения связан с эпохой Аварского каганата. Авары (летописные обры) представляли собой одну из кочевых орд, первоначально входившую в тюркский каганат Заволжья. В середине VI в. они переселились на средний Дунай и примерно к 568 г. основали мощное проттгосударство с центром в Паннонии. Авары подчинили себе часть болгар и славян, которых использовали в своих войнах с Византией. С начала VII в. славяне начали массово переселяться на правый берег Дуная, непосредственно в византийские владения. Тогда же на западе стало ощущаться влияние франков – наиболее успешного из новых варварских королевств, которое дало начало новой западноевропейской цивилизации. Франкский купец Само в 623 г. создал на западной периферии Аварского каганата еще одно протогосударство, почти единственным населением которого впервые были славяне. Правда, оно распалось после его смерти.

На юге Восточной Европы в 640-е гг. доминирование перешло к болгарам, а с 670-х гг. – к хазарам, новым тюркоязычным переселенцам с востока. Авары во второй половине VII в. продолжали контролировать среднее Подунавье, но утратили былую мощь и начали постепенно смешиваться с постоянно переселявшимися туда славянами. Одна из болгарских орд, вытесненная хазарами на Нижний Дунай, также основала там протогосударство с участием подчиненных ими славян.

Рис. 19. Расселение славян в период гегемонии Аварского каганата. Вторая половина VI– VII в. (карта автора из издания: Гістарычны атлас Беларусі. Т. 1: Беларусь ад старажытных часоў да канца XVIIIст. Варшава, 2008. С. 41).

 

Все это время численность славян неуклонно возрастала. Во второй половине V в. население формирующейся пражской культуры вряд ли превышало 200–300 тысяч человек, а к концу VII в. его можно оценить в 2–3 миллиона. Учитывая сильную однородность этой культуры, основным фактором на сей раз следует считать естественный демографический прирост, а интеграция чужаков имела второстепенное значение. Этот демографический взрыв стал возможным благодаря наличию в Центральной Европе больших незаселенных пространств, покинутых ранее обитавшими там германцами.

К этому периоду можно отнести некоторые сведения из недатированной части «Повести временных лет»: про расселение славян на Дунае, зависимость от обров племенного союза дулебов, про обратное движение славян из Подунавья, в процессе которого складывались новые племенные союзы: моравов, чехов, ляхов и др. Видимо, к этому же времени относятся зафиксированные «Повестью» предания, отражающие дифференциацию славян среднего Поднепровья на полян (жителей лесостепи) и древлян (обитателей лесной зоны).[5]

Археологически возвратному движению славян из владений Аварского каганата на север соответствует перерастание на рубеже VII и VIII веков пражской культуры в культуру типа Луки-Райковецкой, происходившее под отчетливыми импульсами из Подунавья. Дополнительными подтверждениями этой миграции служат дублетные племенные названия, зафиксированные в разных частях славянского ареала: мораване в нынешних Чехии и Сербии, хорваты в Чехии и Хорватии, ободриты на Дунае и Эльбе, северы в Болгарии и северяне на Черниговщине. Такую же пару образуют драгувиты (на севере Греции) и дреговичи, которые первоначально должны были занимать окраину луки-райковецкой культуры, где-то на правобережье Припяти.

Приток населения из луки-райковецкой культуры фиксируется и севернее, но в виде обособленных культурных черт, не образующих целостной системы: ножей с волютообразной рукоятью, лунничных и браслетовидных височных колец и т.п.[6] Вероятно, это был период сосуществования архаической венетской идентичности с новой, славянской, распространявшейся среди этнически близкого населения. Днепровские венеты и остатки субстратного населения понемногу перенимали новые материальные черты и стили поведения, но со старой идентичностью пока окончательно не порывали.

Рис. 20. Завершение расселения славян во время распада Аварского каганата. Конец VII– VIII в. (карта автора из издания: Гістарычны атлас Беларусі. Т. 1: Беларусь ад старажытных часоў да канца XVIIIст. Варшава, 2008. С. 42).

 

С подунайским импульсом связано и перерастание тушемлянской культуры в культуру смоленских длинных курганов. Но в этом процессе участвовали и другие компоненты – из колочинской культуры и псковских длинных курганов. Какой из этих импульсов стал решающим – сказать трудно. Возможно, это был балтский компонент, привнесший саму традицию длинных курганов. В таком случае он мог принести на северо-восток Беларуси и подлинно балтскую гидронимию. С этим компонентом можно было бы сопоставить этноним «голядь», зафиксированный у восточной окраины ареала смоленских курганов, но более убедительным представляется его связь с наследием мощинской культуры. В любом случае напрямую связывать с длинными курганами летописных кривичей, как это делает Г. В. Штыхов,[7] нет достаточных оснований: их племенной союз, видимо, сложился уже в следующий период.

Этот новый период приходится на конец VIII – первую половину ІХ в. В это время по всей лесной зоне Восточной Европы, включая и территорию Беларуси, быстро распространяются однообразный обряд погребений кремированных покойников в полусферических курганах, характерный стиль керамики и ряд иных черт, свидетельствующих о культурной унификации. Новую культуру, имеющую непосредственное продолжение в эпоху Киевской Руси, археологи уверенно связывают со славянами. Именно тогда племена или племенные союзы, упоминаемые «Повестью временных лет», заняли свои окончательные места: дреговичи – «межю Припетью и Двиною», полочане – на Двине у впадения в нее речки Полоты, кривичи – «на верх Волги, и на верхъ Двины и на верх Днепра», радимичи – по Сожу.

Рис. 21. Женские украшения, характерные для славянских курганных могильников (по Л. Дучиц)

 

Большинство археологов полагает, что решающим толчком к окончательной славянизации лесной зоны послужила вторая волна расселения из ареала луки-райковецкой культуры. При этом дреговичи имели общие корни с южными племенами (предками украинцев, а отчасти и по­ляков): волынян, древлян и полян. Все указанные племена представляли собой близкородственную группу, в формировании которой роль какого-либо субстрата не прослеживается. Археологически она представляют собой прямое продолжение культуры типа Луки-Райковецкой. Позднее северная ветвь дреговичей распространилась на территорию банцеровской культуры, но это не привело к существенному ее отличию от исходной части их ареала на Припяти.

Древности ра­димичей охватили значительную часть праславянского (киевско-колочинского) ареала и при этом особо близки к древностям вятичей (наслоившимся на ареал мощинской культуры), что неплохо соот­ветствует летописному сооб­щению об их совместной миграции. Видимо, и радимичи, и вятичи сформировались в результате завершающей волны славянского расселения, включив с свой состав близкородственных венетов и голядь.

Процесс формирования кривичей и полочан был довольно сложным. Они сложились в результате нескольких волн сначала венетского, а затем собственно славянского проникновения в ареал древнего субстратного населения и при этом смешались с такими же пришлыми балтами. Полочане, судя по археологическим данным, были ближе всего к смоленским и псковским кривичам, которые, как и вятичи, вошли позднее в состав великорусского этноса. Из других племен наиболее близки к кривичам были их северные соседи – словене новгородские.

Это была последняя по-настоящему массовая миграция, последняя крупная перетасовка генофонда будущих белорусов. В последующие эпохи имели место лишь относительно локальные перемещения, вносящие небольшие изменения в почти завершенную картину. Фундамент был заложен, истории осталось возвести на нем здание белорусского этноса. Главным двигателем этногенеза отныне стал не приток новых людей с их языками и обычаями, а относительно плавная эволюция под воздействием в первую очередь политических, а также культурно-религиозных факторов.



[1]Лопатин Н.В., Фурасьев А.Г. О роли памятников III–V вв. н.э. в формировании культур псковских длинных курганов и Тушемли-Банцеровщины // Петербургский археологический вестник. Вып. 9. 1994. С. 136–142; Лопатин H.B. Керамические стили и культурные группы III–V вв. н. э. в Верхнем Поднепровье и Подвинье // Культурные трансформации и взаимовлияния в Днепровском региона на исходе римского времени и в раннем средневековье. СПб., 2004.С. 144–157.

[2]Lietuvos TSR archeologijos atlasas.

[3]Седов В.В. Славяне в раннем средневековье. М., 1995.

[4]Фурасьев А.Г. Современное состояние проблемы соотношения древностей типа Тушемля-Банцеровщина и псковских длинных курганов // Насельнiцтва Беларусi i сумежных тэрыторый у эпоху жалеза. Менск, 1992. С. 104–108.

[5]Повесть временных лет. Ч. 1: Текст и перевод. – М.; Л., 1950.

[6]Седов В.В. Славяне в раннем средневековье.

[7]Штыхов Г.В. Формирование полоцких кривичей // Is baltu kulturos istorijos. С. 209–218.